|
Впечатления о поездке в Северную Корею (КНДР) Алексея Новиковского. "КУРС УТРЕННЕЙ
СВЕЖЕСТИ"
После длительного ожидания пересадки на рейс во Владивостоке, под звуки бравурной корейской мелодии, чем-то напоминающей музыку из старых советских фильмов, мы занимаем места в самолете Ту-134 авиакомпании «Корё Хангон». Мы – это два туриста из России: питерский программист Петр Соболев и автор этих строк. Стюардессы в красной форменной одежде еще до взлета начинают разносить пассажирам свежий выпуск газеты «Нодон синмун», а нам двоим приносят майский экземпляр журнала «Корея сегодня» на русском языке. Полтора часа полета пролетают быстро, и вот уже в надвигающихся вечерних сумерках наш самолет заходит на посадку в Пхеньянский аэропорт. Мы с любопытством рассматриваем в иллюминатор страну, в которой нам предстоит провести несколько предстоящих дней: холмы и горы, заросшие редкими соснами с кривыми стволами, деревни из одинаковых белых каменных домиков с загнутыми крышами, залитые водой рисовые поля, цепочки людей, бредущих домой по узким разделительным дамбам с узелками в руках и на головах. Совсем другая, незнакомая страна… По выходу на трап сразу отмечаем странную тишину вокруг – ни рева самолетов, ни гула машин, ни гомона толпы. Помимо нашего Ту-134 на летном поле стоят еще несколько самолетов, но у всех остальных кабины покрыты брезентом – видно, летать им приходится нечасто. Здание аэропорта с огромным портретом покойного президента Ким Ир Сена встречает нас почти такой же тишиной и полумраком. Корейский пограничник, взглянув на мой паспорт, с явным оживлением на лице задает вопрос: «Росиа?». Я радостно киваю, но на этом запас русских слов у лейтенанта оказывается исчерпанным. Далее он несколько раз что-то спрашивает меня по-корейски, на что я упорно пытаюсь отвечать по-английски. Наконец, не выдержав, пограничник выходит из своей кабинки вместе с моим паспортом, и скрывается за массивной дверью с надписью «Ветеринарный и фитосанитарный контроль». Интересно… Через несколько минут он появляется с сияющим лицом, заходит обратно в свою кабинку и выдает через стекло еще одну фразу: «Are you a tourist?». Получив утвердительный ответ, он ставит штамп и возвращает мне мой паспорт. Пограничный контроль пройден. На стадии таможенного контроля возникают новые проблемы, но уже другого порядка. К нашему багажу претензий у таможенников нет, но в город нас не выпускают. Оказывается, произошла какая-то накладка, и представители «Рёхэнса» (северокорейский вариант «Интуриста») не приехали нас встречать в аэропорт. Вскоре все прилетевшие вместе с нами пассажиры разъезжаются, и мы с Петром остаемся одни в полутемной фильтрационной камере аэропорта. Проходят томительные минуты ожидания. Мои просьбы разрешить нам пройти линию контроля и посидеть в креслах в зале ожидания, буквально в десяти шагах от того места, где мы стоим, натыкаются на вежливый, но решительный отказ – без сопровождающих иностранцам в КНДР гулять нельзя. Наконец, за нами приходит микроавтобус из «Рёхэнса». В ней две очаровательные девушки, которые будут нашими гидами, переводчиками и постоянными сопровождающими на все время пребывания в КНДР. Все вопросы сняты, и облегченно вздохнув, мы грузимся в нашу «Tойоту - HIACE» и едем в город.
Формальности в гостинице занимают буквально пару минут, и вот уже скоростной бесшумный лифт стремительно, но мягко поднимает нас по стеклянной шахте на верхние этажи здания. На нашем этаже мягкие ковры, удобные кресла и полумрак. Удивляет нехарактерная для гостиницы тишина – не только в коридоре, но и за дверями номеров ни звука. Из номера открывается величественная панорама ночного Пхеньяна с подсвеченным снизу монументом идей чучхе высотой 170 м на одном берегу реки и мемориальным комплексом на холме Мансудэ с огромной статуей Ким Ир Сена на противоположном берегу. По ночным темным улицам на пониженной скорости едут редкие машины с включенными фарами, время от времени над городом видны яркие вспышки – это не световая реклама, а разряды от трамвайных дуг. В десять вечера подсветка монумента идей чучхе гаснет, и вся левобережная сторона города как-то сразу погружается во тьму. Одновременно стихает шум трамваев, и единственными звуками, долетающими до нашей комнаты на 39-м этаже, остается приглушенное бульканье драги, намывающей песок и гальку со дна реки Тэдон, да шорохи ночных бабочек за окном. В нашем двухместном номере целых четыре лампочки, но они маломощные и горят неярко. В то же время в номере есть японский телевизор, который показывает два местных канала, один китайский, японский «Эн-Эйч-Кей» и английский «Би-Би-Си», установлена сантехника “Grohe” и “Villeroy & Bosh”, и даже в туалете есть телефон. В номере имеется огромный, литра на три, китайский пневмотермос, в который каждый день заливают кипяток, и чайный сервиз на четыре персоны. Дверь в номер открывается электронным ключом, который, как оказалось, одновременно служит и выключателем для пользования светом. До всего этого приходится доходить в темноте методом «научного тыка», ибо в коридоре ни души, горничных и дежурных по этажу нет, в соседних номерах тихо. Если что случится, как говорится, надежда только на собственные силы. Даже портье на первом этаже и служащие международного почтового отделения гостиницы далеко не все владеют английским, а по-русски здесь могут изъясняться лишь единицы. Короче, приехали… Утро в Пхеньяне начинается задолго до восхода солнца, причем солнце почему-то непременно встает в тумане. Едва уловимый прохладный ветерок чуть шевелит ветви раскидистых ив по берегам рек, невольно заставляя вспомнить, что исконное название страны – Чосон – переводится как «страна утренней свежести». Во сколько появляются первые рыбаки на реке узнать невозможно, так как они выплывают на своих лодках еще затемно, но уже в четыре утра на улицах точно появляются первые пешеходы и велосипедисты. К шести часам начинается настоящее столпотворение: люди буквально штурмуют автобусы и трамваи, гроздьями висят на подножках, с мешками и коробками набиваются в автобусы. Плюс ко всему бесчисленные велосипедисты, пешеходы с ручными тележками и тачками, нагруженными порой почти как средних размеров грузовик, служащие с портфелями и сумками, военные в форменных фуражках, крестьянки из провинции с грудными детьми за спиной, школьники в красных галстуках с ранцами за спиной… Вся эта толпа методично и сосредоточенно двигается в разных направлениях одновременно, создавая порой впечатление огромного муравейника, где каждый что-то куда-то тащит или везет. Программа любой турпоездки в КНДР обязательно начинается с посещения родного дома президента Ким Ир Сена в Мангендэ. Первый руководитель КНДР родился в 1912 году, и теперь в стране есть две системы летоисчисления: одна наша привычная, по которой сейчас идет 2004-й год от рождества Христова, и северокорейская, согласно которой сейчас наступил 93-й год с начала эпохи чучхе. Слово «чучхе» можно приблизительно перевести как «главная основа» или «основной фундамент». Это базисная идеология КНДР, по которой хозяином революции является народ, который самостоятельно решает вопросы экономического, духовного и революционного развития и выступает движущей силой прогресса. Основные принципы идеологии чучхе как «отход от шаблонов, предлагаемых СССР и Китаем», были сформулированы Ким Ир Сеном еще в 1955 году, когда наметились первые признаки хрущевской оттепели, а впоследствии прикладная система чучхе была досконально разработана в ряде трудов его сыном и преемником на посту руководителя КНДР Ким Чен Иром. Слово «чучхе» встречается здесь буквально на каждом шагу: на плакатах и гранитных стелах, на значках и обложках, и даже растущие на клумбах цветы образуют знакомую комбинацию из корейских букв. Кстати, корейская письменность, в отличие от многих других, может похвастаться завидной стабильностью: она сохранилась в неизменном виде с момента своего создания, то есть с ХV века. Внешне она напоминает китайские иероглифы, но фактически представляет собой фонетическую азбуку. На слух корейский язык похож на пересыпание горсти мелких камешков из ладони в ладонь – в нем много своеобразного тиканья и цоканья, но в то же время необычная мелодика речи, особенно женской, по-своему пленяет и завораживает. Вообще корейцы, в отличие от кореянок, говорят более экспрессивно, любят жестикулировать и растягивать слова. Женская речь более ровная, спокойная и звучит как-то тише.
Про корейские рестораны стоит рассказать особо. По богатству кулинарных изысков и разнообразию блюд с корейской кухней, наверное, может тягаться только китайская. В обычном корейском ресторане вам всегда предложат десяток-другой салатов, столько же блюд из мяса, рыбы и морепродуктов, а также неимоверное количество блюд из риса. Рис здесь может быть и простой, и кислый, и терпкий, и сладкий, с разнообразными добавками, специями и наполнителями. На газовой или спиртовой жаровне посреди стола можно поджарить замаринованный ломтик мяса или утки, затем окунуть его в одну из многочисленных плошек с соусами и приправами, завернуть его вместе с острой перечной пастой и пикантным грибочком в зеленый листик салата, окунуть в другую плошку с другой приправой, да еще сверху положить половинку маринованной сливы или кусочек соленой редьки… Если вы прочитали эти строки натощак и решили сразу бежать в ближайшую китайскую кухню, не торопитесь – все вышеописанное не имеет никакого отношения к той еде, которой вас накормят здесь, а главное – к тому действу, которое вас здесь ожидает. Прием посетителя в настоящем корейском ресторане – это целый ритуал. Сначала официантка с кукольным личиком принесет вам горячую влажную салфетку для обтирания рук, затем вам обязательно предложат холодной минеральной воды (чаще всего она местного разлива и негазированная). Официантки сами нальют вам пива, предложат к нему сушеных улиток, поджарят мясо и положат его вам на тарелку, после чего они могут запросто подняться всем коллективом на сцену и под собственный аккомпанемент на рояле, гитаре, аккордеоне или каягыме (корейские гусли) спеть вам пару заводных песенок или изобразить национальный танец. Причем это у них происходит так просто и естественно, что у посетителя и мысли не возникает, что все это входит в заранее составленную программу обслуживания клиента. Чаевые в КНДР принимаются как должное, хотя официально это нигде не поощряется. Вид валюты при этом не играет роли. Такое естественное и понятное для нас явление, как обмен валюты, для иностранцев в Корее дело практически неосуществимое. Обменных пунктов в нашем понимании там нет, есть лишь специальные кассы в валютных магазинах, где по официальному курсу вам пересчитают сумму, указанную на ценнике в вонах. Кстати, официальный курс (167 вон за евро и 137 вон за доллар) /По состоянию на конец мая 2004 г./ примерно на порядок ниже, чем на черном рынке. По местным законам иностранцам, за исключением сотрудников посольств, вообще не разрешено иметь на руках северокорейскую валюту, поэтому круг мест, где может отовариться турист, ограничен десятком валютных сувенирных магазинов с довольно стандартным набором товаров: традиционные корейские вышивки шелком, картины-свитки с пейзажами и крадущимися тиграми, фигурки из поделочного камня, почтовые марки, памятные монеты, ювелирные изделия, сушеные грибы, побеги аралии и еще какие-то корешки и растения, чай и различные спиртные напитки на основе женьшеня. Официально обращение американских долларов в КНДР запрещено, однако к оплате принимают любую валюту. Правда, и сдачу дают чем придется – от евро до японских иен и китайских юаней. Слава богу, хоть не спичками.
Еще больше гордость за страну укрепилась в наших сердцах, когда нам пришлось ездить на машине по стране. Корейские дороги отличаются тем, что по ним теоретически можно гонять самым сумасшедшим лихачам – они ровные, широкие и практически пустынные. Но это обманчивое впечатление. Через каждые пять-шесть километров вдоль дороги разбросаны бесчисленные патрули: вдруг из-за кустов выскакивает солдат красным флажком и приказывает жестом остановиться. Его красная нарукавная повязка с надписью «Сотрудник общественной безопасности», строгий взгляд из-под козырька форменной фуражки и главное, автомат за спиной, не оставляют ни малейших сомнений, что лучше остановиться и не рисковать. В стране действует жесткая система пропусков, и заехавшую не туда машину быстро вернут на путь истинный. Так вот, днем, когда наша машина подъезжала поближе, и патрульный видел эмблему «Рёхэнса» на борту, он сам опускал флажок и разрешал ехать дальше. Вечером же машину приходилось останавливать, но достаточно было нашему водителю сказать одно слово «Росиа!», как сразу же все вопросы суровых стражей корейских дорог снимались, как по мановению волшебной палочки, и дорога нам снова была открыта. Я на всякий случай поинтересовался, а что было бы, если бы мы были не из России, а, скажем, из Японии или из США. Наши гиды тактично не стали распространяться на эту тему. Вдоль любой дороги или шоссе в обе стороны постоянно идут или едут на велосипедах люди. Неважно, что до ближайшего города может быть не один десяток километров, неважно, что никаких кафе или закусочных по пути нет – корейцы сосредоточенно несут свою поклажу в заплечных мешках, кореянки несут узелки на голове, а счастливые обладатели стальных коней, то бишь велосипедов, везут свои пожитки в специальных корзинках на переднем багажнике велосипеда. Голосующих на дороге немного, впрочем, как и транспорта. Редкие встречные грузовики всегда загружены доверху ящиками, досками или бочками, что, однако, не мешает еще как минимум двадцати корейцам усесться сверху или притулиться сзади, свешиваясь порой над дорогой всем корпусом. С одной стороны, конечно, велик риск свалиться где-нибудь на повороте, а с другой стороны, такие перегрузки не проходят бесследно даже для неприхотливых японских и южнокорейских грузовиков, которые доминируют на дорогах страны. То и дело приходится видеть, как корейские водители копаются в моторе или лежат под своими автомобилями, исправляя на ходу всякие поломки. При этом для того, чтобы их машину объезжали стороной, они вместо соответствующего знака аварийной остановки выкладывают на шоссе метров за двадцать несколько увесистых булыжников, благо их в такой скалистой стране, как КНДР, предостаточно. Закончив ремонт, водители легкомысленно оставляют эти камни на дороге, а с учетом того, что ремонтом машины местные шоферы занимаются там, где их застала поломка, не особенно утруждая себя съездом на правую обочину, то эти многочисленные каменные россыпи даже днем превращаются в коварные завалы, между которыми порой приходится лавировать с большой осторожностью. Можно только догадываться, во что превращается поездка по такой дороге ночью или в снегопад. С другой стороны, когда дорогу перекрывает обвал (а такое случается довольно часто), моментально появляется мощная техника в виде американских бульдозеров и японских экскаваторов, а там, где они не могут подъехать, работу делают военные саперы. Буквально руками они за несколько часов разбирают каменные завалы и восстанавливают движение. Удивительно, но по Корее можно колесить сутками, и не заметить ни одного километрового столбика. Дело в том, что они низенькие, не выше метра, сделаны из неброского камня и стоят не справа от дороги, а на разделительной полосе, которая обычно густо засажена можжевельником или туей. Дорожные знаки чаще всего нарисованы вручную и поэтому друг на друга не похожи. Зато через каждые два-три километра вы обязательно увидите очередной синий знак с белыми буквами, оповещающий, что до такого-то города осталось столько-то километров. Железнодорожные переезды оборудованы либо примитивными шлагбаумами из цельного ствола дерева с прикрученным проволокой противовесом в виде куска рельса, либо знаком из двух перекрещивающихся табличек со словами «Берегись поезда!». Один-единственный раз, когда мимо нас проезжал корейский поезд, мы были удивлены тем неимоверным шумом и грохотом, который он издавал при движении, хотя его скорость была сравнительно невелика. Поезда здесь ходят редко, поэтому железнодорожные насыпи опять-таки целиком во власти огородников и пешеходов. Железнодорожные семафоры представляют собой причудливый гибрид светофора и шлагбаума, а сами железнодорожные пути чаще всего одноколейные и почти всегда ржавые. С другой стороны, большая часть железных дорог в КНДР электрифицирована. Корею смело можно назвать страной мостов и туннелей. В горной стране, изрезанной бесчисленными речными долинами, можно довольно долго ехать, въезжая с моста в туннель и снова на мост сразу же после туннеля. Все туннели и мосты имеют названия, чего не скажешь о реках и горах, и в этом есть своя логика. Туннели порой достигают нескольких километров в длину, но при этом абсолютно не освещаются: в стране действует жесткий режим экономии. А поскольку пешеходы и велосипедисты волей-неволей идут сквозь те же туннели, водители при въезде в них дают сигнал, включают фары и сбрасывают скорость.
Вся земля Кореи буквально сочится водой. Вода здесь всюду – в речках и ручьях, на рисовых полях и в канавах вдоль улиц, вода капает с потолков туннелей и несется вниз с горных вершин многочисленными водопадами. Я видел своими глазами, как родники били прямо посреди пыльной улицы (**). Надо заметить, что даже водопроводная вода в Корее очень вкусная и вполне пригодна для питья, равно как и вода из горных речек. На этой воде в Корее делаются лекарственные настойки и спиртные напитки, а также варится вполне приличное пиво по весьма умеренным ценам. Так, стандартная бутылка пива емкостью 650 мл даже в гостиничном буфете стоит порядка 35 центов. Корейцы вообще пьют мало, хотя за пивом в конце дня выстраиваются внушительные очереди. Пьющих на улице увидеть практически невозможно, не говоря уже о пьяных. Даже курить мужчины (причем курят исключительно мужчины) предпочитают где-нибудь в ресторане или каком-либо другом помещении, поэтому на улице редко найдешь даже окурок. Любовь к чистоте, наверное, у корейцев в крови. Каждое утро они метут и драят, моют и вытряхивают, чистят и трут свои дома, лестницы, улицы и памятники. Я больше нигде не видел, чтобы десятки людей ежедневно обыкновенными вениками подметали улицу напротив своего учреждения. Пхеньянцы специально утром обтряхивают деревья и сразу же собирают упавшие семена, листья и ветки, чтобы не дай бог, днем не подул ветер и не разнес мусор по тротуару. Конечно, делается это скорее всего для закладки компоста или сжигания в печках, но результат очевиден – по корейским улицам можно, наверное, ходить в домашних тапочках, и не переобуваться дома. Там даже урны в лучшем случае вы найдете только возле гостиниц для туристов. Вы знаете, в чем главное отличие русского поля от корейского? Думаете, у нас пшеница, а у них рис? Ошибаетесь - главное отличие в том, что на корейском поле всегда полно людей. В какую бы сторону вы не ехали по Корее, какая бы непогода не бушевала за окном, сотни и тысячи корейцев будут под сенью красных флагов сажать рассаду по колено в воде на рисовых чеках, или пропалывать грядки с капустой, или окучивать картошку, или собирать вредителей, или копать канавки для воды… Трудолюбие народа просто поражает. С утра и до самого вечера кореец в поле или на огороде, в жару и в дождь, в будни и в выходные. Кстати, в КНДР только один официальный выходной – воскресенье, но это обычно не распространяется на сельских жителей. Техники на полях довольно мало, мы за все время насчитали буквально десятка два тракторов типа наших «Беларусь» с дощатыми кабинами, а так в основном все работы выполняются вручную. Особенно трудоемкой и кропотливой работой является посадка риса: почти весь день приходится нагибаться до земли (точнее, до воды), втыкая нежные зеленые ростки в мутную жижу, изобилующую всякими червячками и пиявками. Даже после прохода рисопосадочного комбайна, чем-то напоминающего колесный пароход XIX века на Миссиссипи, крестьянам приходится заделывать огрехи и пропуски вручную. На прополку сорняков выходят стар и млад – это дело святое. Все, даже школьники, вооружаются маленькими тяпочками и мотыжками, и не меняя согбенной позы, медленно идут вдоль бесконечных грядок. А грядки сейчас в Корее везде – в Пхеньяне под огороды отданы все более-менее свободные участки земли, включая откосы железнодорожных насыпей и спуски к набережной Тэдона. В сельской местности огороды забираются каскадами террас высоко по склонам гор, и порой даже трудно представить, как туда вообще можно залезть, не говоря уже о том, чтобы там возделывать землю. На обочинах дорог часто можно наблюдать такую картину: между краем обочины и началом спуска с насыпи вскопана одна непрерывная грядка длиною до километра, и на ней тоже что-то посажено, а выкопанные камни заботливо отодвинуты в сторону. Вообще с камнем как материалом для строительства и отделки проблем нет. Из камня возведены сельские дома и мосты, камнями выложены русла ручьев и тропинки, из камня сделаны монументальные памятники и скромные стелы. Даже скамейки и столики в парках обычно каменные. Каждый тротуар и каждая площадь не только сами по себе выложены каменными плитами, но еще обязательно по периметру обведены гранитными бордюрами, на каждом углу и в каждом дворе можно увидеть каменные скульптуры и сказочные персонажи. С деревом дела обстоят хуже – деревянных домов, за исключением старинных буддийских храмов, мы нигде не видели, хотя леса в Корее достаточно, особенно в северных районах. Однако леса в основном растут в горах, где их вырубка с одной стороны затруднена, а с другой может привести к быстрой эрозии почв. Поэтому северокорейские власти ежегодно отряжают сотни лесорубов в Россию, получая в качестве платы за их труд часть заготовленной ими древесины.
Кстати, о тяге: лошадей в Корее почему-то мы нигде не видели, зато довольно часто попадались деревянные повозки с большими колесами, запряженные волами. Этих животных до сих пор используют и для вспашки земли, причем вместо плуга обычно используется деревянная соха. Как она при этом не ломается о бесчисленные камни в земле, остается только догадываться. Земля в Корее красного цвета, глинистая, при намокании дождем превращается в вязкую тягучую грязь. Корейские крестьяне ежедневно выбирают из нее тысячи камней, относят их к краю поля и складывают в некое подобие оград, но после очередного дождя на поверхности оказываются следующие тысячи таких же камней, и все начинается снова. Но вернемся к программе нашего пребывания в Корее. Итак, в первое же утро на выходе из гостиницы мы здорово перепугались, когда прямо на нас попёр (иного слова я не подберу) огромных размеров то ли кузнечик, то ли таракан. Этот монстр размером с мышь для компьютера, с мощными передними лапками с загнутыми коготками на концах и крыльями на спине сразу заставил вспомнить старую песенку: «На меня надвигается в темноте таракан…». Хотелось бы добавить, что «его не боюсь совсем», но, во-первых, у меня не было с собой нагана, а во-вторых, как оказалось, они еще и летают, издавая при этом леденящий душу стрекот. При попытке его поддеть ручкой таракан мгновенно принимает боевую стойку: он подбирает под себя задние лапки и угрожающе разводит кверху передние когти. Наверное, именно такие твари навеяли сюжеты фильмов типа «Люди в черном». Никто из окружающих, даже китайцы, так и не смогли нам объяснить, что это за насекомые и с чем их едят, но с тех пор мы стали закрывать на ночь окно в номере… В первый же день, после обязательного посещения родного дома президента Ким Ир Сена и памятника ему на холме Мансудэ, мы отправились в город Вонсан, на побережье Японского моря (в КНДР его называют Восточно-Корейским). В Корее бесполезно прикидывать расстояние между пунктами А и Б по карте: дорога вьется вьюном меж гор и ущелий, постоянно ныряет вниз и ползет вверх, так что расстояние в 200 км мы проехали за полдня. Величественные горы и нависающие над дорогой скалы, красивые мосты и темные туннели, мальчишки, продающие на обочине лисички и черемшу – все было за время этого переезда. Были даже дорожные знаки в виде красного флага со стрелкой внизу – так обозначаются места революционной славы. Не было только ни одного населенного пункта, ни одной заправочной станции, ни одного рекламного щита, и ни один автомобиль за все время пути нас не обогнал. Если бы еще не проверки на дорогах, это была бы розовая мечта любого российского байкера… Вонсан считается провинциальным городом, но в нем более полутора миллионов жителей. Для страны с населением в 17 миллионов человек это крупный город. В Вонсане расположен крупный торговый порт и международный детский лагерь «Сондовон» – аналог нашего «Артека» советских времен. В лагере много красивых зданий, жилых корпусов, замечательный огромный пляж, плавно переходящий в заросли корейских сосен. Само название «Сондовон» означает «край многочисленных сосен». Кроме этого, на территории лагеря разбит целый комплекс ландшафтно-паркового искусства, где посреди прудов с зарослями лотоса возвышаются павильоны и беседки с загнутыми черепичными крышами, а на живописные островки перекинуты горбатые мостики в традиционном китайском стиле. Вода в море и прудах отнюдь не теплая, но несколько женщин, стоя по пояс в воде, добывали специальными сачками со дна прудов съедобных ракушек. Пока мы наводили в разные стороны свои фотоаппараты, к нам на велосипеде подъехал пожилой кореец, который, очевидно, когда-то имел опыт общения с нашими соотечественниками. Услышав знакомую речь, он решил вспомнить дела давно минувших дней и вывалил на нас весь свой словарный запас. Между нами состоялся примерно такой разговор: - Россия? Русский? После этого доброго напутствия кореец сел на свой велосипед и покатил дальше с полным осознанием важности собственного вклада в укрепление российско –корейской дружбы (***), а мы отправились осматривать жилые корпуса детского лагеря. В лагере самих детей было мало, так как учебный год только начался (корейские дети идут в школу с 1 апреля). В каждом из номеров, рассчитанных на 3-6 человек, на стене висят портреты Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, установлен кондиционер, телевизор, имеется раздельные душ и туалет и комнатушка типа чулана. При входе в комнату дети переобуваются в специальные кожаные тапочки. После того, как несколько лет назад руководитель Ким Чен Ир побывал в лагере и зашел в одну из комнат, она сразу же была превращена в своеобразный музей: на стене висит соответствующая памятная табличка, детей теперь в эту комнату не селят, и фактически она выполняет роль образцово-показательной комнаты для показа гостям. Лагерь «Сондовон», по крайней мере до недавнего времени, действительно был международным – здесь отдыхали дети из многих стран, включая Россию. По словам наших гидов, само пребывание в лагере бесплатное, родители оплачивают только дорогу, но смены короткие – всего 10 дней. На набережной в Вонсане нас окружила стайка мальчишек лет десяти. С нескрываемым любопытством они разглядывали двух иностранцев, как, наверное, индейцы в свое время изучали бледнолицых. Наконец, один из них, собравшись с духом, поднял два пальца вверх и сказал мне «о’кей». Его приятели почему-то сразу ретировались, очевидно, опасаясь несанкционированного общения с иностранцами, но этот, самый смелый, остался. Я спросил, говорит ли он по-английски. Мальчишка расплылся в белозубой улыбке и снова сказал «о’кей». Тогда я спросил его имя. Оказалось, что мальчика тоже зовут «о’кей». Ничего не оставалось делать, как угостить его «чупа-чупсом» за настойчивость в изучении иностранных языков. Мальчишка аж засветился от радости, прижал леденец к груди, а когда мы отошли и обернулись посмотреть на него, он снова поднял кверху пальцы, и, сверкая своей жемчужной улыбкой, во все горло крикнул нам вслед свое «о’кей!».
По дороге в Нампхо нам впервые попалась на глаза пара настоящих рекламных щитов. Единственный товар, про который смело можно сказать, что он рекламируется в КНДР, - это автомобили марки «Пхёнхва», совместное производство которых налажено при содействии южнокорейской корпорации «Дэу». Но реклама эта тоже своеобразная – на щитах изображены сами автомобили, написано «автомобиль «Пхёнхва» и для антуража изображена какая-нибудь популярная артистка или исполнительница народных песен. Всё. Никаких призывов, обещаний кредита или скидок, никаких впечатлений этой певицы о машине – вообще больше ничего. Причем фотографии этих артисток кочуют без изменений с рекламных щитов с машинами на обложки аудиокассет и компакт-дисков, как будто они больше нигде и никогда не фотографировались. В самом городе мы заметили магазины, в которых количество товаров на полках было заметно больше, чем в обычных лавках. Наши гиды пояснили нам, что это кооперативные магазины (вспоминаете?), где за соответствующие деньги можно купить кое-какие товары и продукты, недоступные в государственной торговле. Так, если среднестатистический кореец получает по талонам 400 граммов мяса в месяц по цене 200 вон за килограмм, то в таких магазинах он может дополнительно купить себе мяса, но уже за 700-800 вон за килограмм. Замечу, что в валютных продуктовых магазинах (типа нашей «Березки» советской эпохи) можно купить практически все: японские конфеты, китайскую лапшу, французские вина, сингапурское пиво, русскую водку, монгольскую тушенку, плюс свежие южноафриканские груши, чилийские арбузы, и даже страусиные яйца! Деньги за это с вас состригут немалые, но есть ВСЁ! Кстати, вы никогда не видели корейскую парикмахерскую? Тогда возьмите любую российскую, снимите с окон шторы и жалюзи, чтобы с улицы был виден каждый уголок, сдерите со стен всю рекламу и фотографии причесок, уберите все шампуни и лосьоны, всякие электрические фены и плойки, вывинтите каждую вторую лампочку – и готово. Да, чуть не забыл – сверху напишите по-корейски «рибальсо». Добро пожаловать! Километрах в 15 к западу от Нампхо находится грандиозный Западноморский гидрокомплекс, представляющий собой сложную 8-километровую систему плотин, дамб и шлюзов в устье реки Тэдон. Строительство этого комплекса и его важность для Кореи можно сравнить со строительством БАМа – те же ударные темпы, такое же воспевание героики труда в песнях и фильмах, такое же напряжение всех резервов государства. Другое дело, что корейцы за пять лет свой комплекс достроили и уже вовсю эксплуатируют, а БАМ, похоже, воистину может стать стройкой века…Ввод в строй Западноморского комплекса позволил поднять уровень воды в реке Тэдон, что улучшило условия для судоходства по реке, а главное – речная вода перестала смешиваться с морской, что позволило резко расширить площадь поливных земель во всей провинции.
Корейцам небезразлично мнение гостей и их впечатления о стране. Как и во многих других местах, в специальном зале башни маяка на островке Пхи рядом с Западноморским гидроузлом имеется книга отзывов иностранных гостей и делегаций, побывавших здесь с экскурсией. Характер и объем записей различен – от хвалебных од на целую страницу до скромных оценок в три слова. Все отзывы снабжены переводом на корейский, среди них попадаются и на русском языке. Новый день – новые впечатления. На холме, возвышающимся над Пхеньяном, стоит неброский памятник в виде 30-метровой остроконечной стелы с короткой надписью «Хэбан» (Освобождение). У основания памятника две плиты с надписями на русском и корейском языках. Памятник был воздвигнут в августе 1946 года в честь подвига советских воинов, принимавших участие в освобождении Кореи в 1945 году от японской оккупации. Корея с 1910 года фактически была насильственно присоединена к Японии, и долгие десятилетия грабежа и беззаконий, творившихся на этой земле, оставили глубокую рану в душе корейского народа. Поэтому до сих пор даже в южнокорейско-японских отношениях, несмотря на широкий объем торговли между этими странами, сохраняется холодок недоверия, а в Северной Корее эти настроения особенно заметны. Кстати, до сих пор Япония, в отличие от Германии, официально не принесла извинений и не выплатила ни иены компенсации корейцам, которые в годы войны были насильственно вывезены для рабского труда на японских шахтах и военных объектах. От подножия памятника открывается чудесная панорама Пхеньяна – парки, старинные беседки, мосты через Тэдон. К нам подходит пожилой кореец в обычном темном костюме. Знакомимся. Оказывается, уже тридцать лет он является бессменным хранителем и сторожем монумента советским солдатам. Этот человек встречал здесь многих советских и российских гостей, включая президента Путина. Жаль, говорит он, что нечасто сюда заходят российские туристы. Мы оказались первыми за последние два года. Действительно, жаль. Мы кладем к подножию памятника букет цветов и благодарим сторожа за прекрасное состояние вверенного ему памятника. Теперь нас ждет Хянсан – город на стыке провинций Северный Пхеньан и Чаган. Здесь проходит горный хребет Мёхянсан, что переводится как «гора изысканных ароматов». Это край отвесных скал, бурных речек, удивительной красоты ущелий и бесчисленных водопадов. Самая высокая точка горной гряды – пик Пиро – всего около 1900 метров, но эти горы для простого человека практически неприступны, так как изобилуют скальными выступами и высоченными уступами. Склоны гор покрыты густыми зарослями клена, бересклета, корейского каштана и сосен. Горы изрезаны живописными ущельями, по которым вниз стекают большие и малые речки и ручьи. Они сливаются в реку Мёхян, на берегу которой расположена наша гостиница. Как только мы входим в холл, из отверстия искусственного водопада у основания лифта начинает течь поток воды, омывая каменных оленей и самые настоящие живые кусты папоротника внизу. Как только мы заканчиваем формальности с администратором гостиницы и покидаем холл, шум воды стихает – электроэнергию то ли экономят, то ли просто отключили. То, что отключения электричества в Корее не редкость, мы убедились буквально через несколько минут, когда мы вместе с Петром и нашими девушками-гидами застряли в кабине лифта (****). За те пятнадцать минут, пока энергии не было, мы изучили все надписи на кнопках лифта и на коврике на полу. Да-да, во всех шести лифтах гостиницы ежедневно меняют коврики, так как на каждом коврике выткано по-английски название соответствующего дня недели. Удобно! Вот еще бы время там вышивали…
Спуск по мокрым и скользким ступеням оказывается куда более опасным занятием, чем подъем. Фотоаппарат приходится вешать на шею, чтобы при очередном падении не раздавить его собственным телом. Особенно тяжело приходится нашим девушкам-гидам: они скользят на округлых камнях и падают, но стоически переносят боль и ни единым словом не выдают сожаления об испорченной обуви. Навстречу нам поднимаются люди с рюкзаками за спиной и палками в руках – это местные грибники. Они пойдут по ступенькам выше того водопада, до которого мы еле-еле добрались, потом свернут с высеченной лестницы в лес и будут целый день балансировать на этих головокружительных склонах, чтобы набрать кузовок грибов… Нет, у наших грибников просто райские условия! На обратном пути из ущелья мы заезжаем в древний буддийский храм Похён, построенный еще в 1042 году. Во дворе храма установлена черная каменная плита, испещренная китайскими иероглифами, которая подтверждает закладку храма в те далекие времена. Кроме этого, между павильонами установлены две многоярусные пагоды, а в самом дальнем павильоне имеются огромные статуи Будды и его учеников. В одном из павильонов расположена коллекция древних корейских книг, которые в те времена еще печатались с деревянных досок. Сами доски уцелели только в Южной Корее, а весь храм был фактически стерт с лица земли американской авиацией во время корейской войны 1950-53 годов. Хранилище с книгами заполнено аргоном для предотвращения контакта бумаги с воздухом. Следует заметить, что первый наборный металлический шрифт и книги, изданные наборным способом, в Корее появились задолго до рождения Иоганна Гутенберга. Одна из таких медных букв (точнее, иероглиф), хранится под стеклом в здании хранилища. Сама обстановка настраивает на возвышенный и торжественный лад. На территории храма царит тишина, прерываемая только голосами птиц да горластыми китайскими туристами.
Здесь 200 залов, в которых собрано более 210 000 экспонатов.
Самым первым (и самым габаритным) экспонатом коллекции стал
железнодорожный вагон, подаренный Ким Ир Сену И.В. Сталиным в августе 1946
года. В вагоне полностью сохранена обивка, мебель и обстановка. Известно,
что Ким Ир Сен никогда не путешествовал самолетом, предпочитая старую
добрую железную дорогу всяким современным средствам транспорта. Эту же
привычку у него унаследовал и нынешний руководитель КНДР. Среди тысяч
других подарков невольно вызывают восхищение изделия из слоновой кости и
нефрита, вырезанные китайскими мастерами. Например, родное подворье
президента в Мангендэ, размером с добрый журнальный столик, вырезано из
цельного куска слоновой кости бригадой резчиков за 5 лет работы так тонко,
что можно пересчитать по отдельности все листья на деревьях и стебли риса
в снопах. По пути в Пхеньян успеваем заехать в еще одно удивительное место – это Ренмунская пещера в уезде Качжун. Ее обнаружили геологи во время разведки местных гор на предмет наличия угля. Общая разведанная длина пещеры составляет не менее 11 километров, но туристам обычно показывают только семь. В толще горы скрыты огромные подземные залы и узкие переходы, сталактитовые и сталагмитовые наросты, разноцветные игольчатые кристаллы и 30-метровой высоты водопады. Внутри всегда постоянная температура – плюс 11 С. В пещере имеется источник минеральной воды «Адальсан». Считается, что незамужние женщины от употребления этой воды молодеют и хорошеют лицом, а если бездетная пара одновременно сделает по три глотка воды, то у них обязательно родится ребенок. Правда, как пояснили экскурсоводы, в течение 12 часов после этого супругам очень рекомендуется заняться… как бы это сказать, для закрепления эффекта. Ну, в общем вы поняли. (*****) Кстати, эта тема у нас лишь недавно стала предметом обычного обсуждения и выплеснулась на страницы печатных изданий в виде научных статей, околонаучных словоблудий и откровенно пошлых историй. В Корее даже намеков на эту тему не услышишь. Парни пообеспеченней вечерами катают девушек на своих велосипедах, а те, кто попроще, сидят с ними на скамейках под ветвями раскидистых ив на набережной Тэдона. Никаких поцелуев, никаких объятий, никаких посиделок на коленях – так, только разговоры и обмен взглядами. У корейцев вообще не принято целоваться, и супруги старшего поколения могут прожить всю жизнь вместе, ни разу не поцеловав друг друга. Девушки ни в коем случае не могут признаться парням, что испытывают к ним какие-то чувства. Как молодые пары при этом доходят до свадьбы – непонятно. То, что свадьбы в Корее явление обычное, мы убедились неоднократно во время наших прогулок по Моранбону и другим паркам Пхеньяна. Невесты в ярких свадебных нарядах, женихи в строгих темных костюмах сразу же после официальной регистрации брака отправляются гулять и фотографироваться с друзьями и подружками, пока остальные родственники готовят праздничный стол. Интересно, что все молодожены с удовольствием приглашают иностранцев сфотографироваться вместе с ними. По старинному обычаю жених дарит невесте деревянную расписную утку, которая является символом дружбы и семейного согласия. Корейские семьи обычно очень крепкие, и процент разводов в КНДР – один из самых низких в мире. Знаете ли вы, что у корейцев всего 211 фамилий? Самые распространенные из них – односложные типа Ким, Ли, Пак, Су. Самые редкие – двусложные типа Сон У. Так вот, по корейскому обычаю браки между однофамильцами не приветствуются, даже если молодые люди никоим образом не связаны родственными узами друг с другом. Кореянка после свадьбы сохраняет свою фамилию, а сын получает фамилию отца. Имя ребенку обычно подбирают долго и тщательно: в нем должен присутствовать хотя бы один слог из имени отца, оно должно получиться достаточно благозвучным и иметь благоприятный смысл.
Состав группы для посещения демилитаризованной зоны должен согласовываться заранее, в чем мы убедились, когда подъехали к первому ряду колючей проволоки. Как оказалось, у нашего водителя и одной из девушек-гидов разрешения на въезд в зону еще не были оформлены, поэтому им пришлось остаться при въезде, возле проржавевшего знака с надписями на английском и корейском языках: «Здесь проходит северная граница демилитаризованной зоны». После некоторой задержки место водителя занял офицер госбезопасности, к нам в салон сели трое военных (как пояснила наша переводчица, один для проведения экскурсии, а еще двое – для нашей охраны), и мы покатили по узкой дорожке к виднеющемуся километрах в двух к югу холму с белым каменным двухэтажным зданием на вершине. Наш микроавтобус остановился на небольшой площадке в сосновой роще с северной стороны здания. Сразу же отмечаем про себя, что площадка фактически оцеплена солдатами. Из оружия у них только пистолеты в кобурах, но по характерным мозолям и утолщениям суставов на руках можно легко догадаться, что эти щуплые на вид бойцы могут и без оружия нейтрализовать любого противника быстро и тихо. Мы выходим из машины и вместе с офицером-экскурсоводом в сопровождении двух солдат выходим сквозь просторный холл на залитую солнцем южную сторону, откуда к границе спускается широкая каменная лестница. Здесь напряжение уже можно буквально резать ножом. Военно-демаркационная линия представляет собой бетонную полосу шириной с обычный бордюрный камень. По одну сторону ее по стойке «смирно» стоят бойцы Корейской Народной Армии в зеленых гимнастерках и фуражках, а по другую, буквально в десяти шагах от них, стоят южнокорейские солдаты. Они одеты в пятнистую форму американского образца и американские же каски с большими белыми буквами МР на них. Даже стоят южнокорейцы как бравые янки, заложив руки за спину и широко расставив ноги в высоких шнурованных ботинках. Как только мы в сопровождении наших офицеров-экскурсоводов появляемся на вершине лестницы, на той стороне начинается какое-то движение. Успеваю заметить, как из большого белого здания на южнокорейской стороне двое военных наводят на нас мощные бинокли и начинают пристально разглядывать. Должен сказать, ощущение не из приятных. Демаркационная линия проходит через ряд легких домиков, в которых в начале 50-х годов проходили переговоры о перемирии между КНДР и американским командованием. Одна половина такого домика находится на территории КНДР, другая – уже в Южной Корее. С обоих торцов домика имеются входные двери: одна с севера, другая с юга. Там, внутри домика, граница представляет собой ряд микрофонов посередине стола, за которым 50 лет назад сидели корейская и американская делегации. Такой домик - единственное место, где можно беспрепятственно перейти из Южной Кореи в Северную и обратно. Правда, только в пределах этой комнаты. По взаимной договоренности сторон туристов в этот домик водят по очереди – группа с юга, затем группа с севера. Сначала по сигналу с другой стороны в домик заходят солдаты, закрывают изнутри дверь на сопредельную территорию и становятся возле нее, потом заходят туристы. Выслушав рассказ офицера-экскурсовода, они покидают домик, солдаты отпирают перед уходом дверь и выходят на свою территорию, после чего подается сигнал противоположной стороне. Процедура повторяется в зеркальном варианте.
Раскол страны, единой по национальному составу, культуре, религии, языку – это огромная боль для корейцев, как на севере, так и на юге. Не говоря уже о разлученных семьях и родственниках, которые лишь в последние годы получили долгожданную возможность увидеться друг с другом и навестить могилы предков, сам факт искусственного размежевания некогда единой страны заставляет всех корейцев, с кем нам приходилось общаться на эту тему, горестно сжимать руки. Но о перспективах объединения обе стороны высказываются достаточно осторожно: слишком много условий необходимо выполнить, чтобы такое объединение состоялось. Одним из фундаментальных условий для этого является, прежде всего, вывод американского 40-тысячного экспедиционного корпуса из Южной Кореи, и в этом точки зрения Юга и Севера совпадают. На выезде из Пхеньяна по шоссе, ведущему на юг, над дорогой стоит красивая арка в виде двух корейских женщин, протягивающих руки навстречу друг другу. Их руки соединены надписью «Корея едина». (******) Хочется верить, что не за горами тот день, когда все корейцы действительно буду жить в одной большой и сильной стране. Закончился последний день нашего пребывания в Стране Утренней Свежести. На следующее утро, под звуки уже знакомой мелодии, тот же самый Ту-134 уносил нас на север, в Россию. Под крылом в последний раз мелькнули квадратики рисовых полей, остроконечные горы и скалистые пики, блеснул водной ширью Тихий океан, а мы все глядели и глядели вниз, пытаясь хоть на секунду продлить наше короткое знакомство с этой удивительной страной. …В аэропорту Владивостока на пограничном контроле женщина с погонами прапорщика удивленно взглянула на штемпель в моем паспорте и спросила: «Вы что, правда оттуда?» Наверное, не успев сориентироваться, я буркнул что-то вроде «да, мы русские». Женщина с недоуменным взглядом машинально проставила себе какие-то отметки и вернула мне паспорт. Все, можно идти. Русские вернулись домой. Ну, здравствуй, Родина! --- Примечания Петра Соболева к
статье Алексея Новиковского: © Пётр Соболев (Бродячая Камера) |
Удивить кого-либо в наше время
поездкой за границу достаточно сложно - многие из нас уже видели песчаные
пляжи Хургады, развалины античных храмов Турции и современные европейские
города. А вы можете себе представить современный город с населением более
двух миллионов человек без интернета и сотовой связи? Запросто? А еще без
кока-колы, джинсов и супермаркетов? Тоже можете? Тогда включаем тяжелую
артиллерию: вы можете представить себе этот город без рекламных щитов,
гаражей и автостоянок, без бродячих собак и свалок вокруг мусорных
контейнеров? Без разукрашенных надписями стен и без дискотек? Без
объявлений на столбах и остановках? Без окурков и битых бутылок на
тротуарах? Без уличной преступности и наркомании? Представили? Не
получается? Тогда вам будет интересен предлагаемый очерк о современной
КНДР.
В Пхеньяне уже вечер, в домах
зажигаются огни, но на улице фонарей нет, точнее, они не горят, и водителю
приходится включать фары. Хорошо укатанное асфальтированное шоссе ведет
нас мимо засыпающих кварталов в центр города, по мосту через реку Тэдон на
остров Янгакдо, где расположена наша 45-этажная четырехзвездочная
гостиница с одноименным названием. 
Одеваются городские жители примерно одинаково:
полувоенный френч или темный костюм с подворотничком и обязательным
галстуком у мужчин, светлая блузка с темной юбкой ниже колен у женщин.
Никаких кроссовок, загнутых кверху носков туфель, высоких каблуков,
мини-юбок и джинсовых курток – все очень скромно и строго. Косметикой и
украшениями кореянки начали пользоваться только в последнее время, да и
цены на них по местным меркам весьма кусачие. В деревне, а иногда и в
городе, среди женщин среднего и старшего возраста популярны яркие
национальные костюмы, в которые также одеты практически все
женщины-экскурсоводы и официантки в ресторанах. 
В качестве лирического
отступления: в одном из буддийских храмов я попытался возжечь благовония
при помощи коробка корейских спичек. Спички дымили, серные головки тлели,
но дальше дело не шло. После третьей неудачной попытки я вспомнил наши
балабановские спички, которые зажигаются с первого же чирканья. Хлопнув
себя по карману, я тут же вспомнил, правда, что коробок спичек у меня
отобрали еще при досмотре во Владивостоке, но чувство гордости за родную
страну как-то само поднялось в душе.
Коль уж речь пошла о тоннелях,
стоит рассказать про пхеньянское метро. В настоящее время в столице
имеются две перекрещивающиеся линии метрополитена, по 8 станций на каждой.
Станции носят поэтические названия типа «Счастливый край», «Триумфальное
возвращение» или «Урожайное поле». Линии метро связывают город с запада на
восток и с юга на север. Интерьер станций очень напоминает старое
московское метро – полированный гранит, высокие своды, тяжелые люстры,
скульптурные и мозаичные изображения. Турникеты на входе, куда нужно
опускать металлический жетон, тоже вызывают ассоциации с советскими
временами. Лавочек нет, но на каждой платформе обязательно установлена
специальная застекленная стойка, на которой ежедневно вывешивается свежий
выпуск газеты «Нодон синмун». Вообще в транспорте, особенно в метро, много
читающей публики. Несмотря на царящий полумрак, люди успевают до прихода
поезда прочитать передовицу газеты или пару страниц книги. Поезда в метро
короткие, всего 4 вагона, но забиты они бывают только утром и вечером.
Интересно, что двери в поезде метро снабжены ручками, чтобы их можно было
открывать вручную – на случай отключения электроэнергии (*). Вентиляция
работает слабо, поэтому всюду в метро вас преследует характерный запах
сырости. Поезд неспешно катится по неосвещенному туннелю, где на стенах
видны темные подтеки.
Порой может показаться, что в
современной Северной Корее смешались сразу несколько веков: с одной
стороны, шикарные гостиницы с японскими лифтами, блестящие автомобили и
высотные здания из стекла и бетона. С другой стороны, мимо этих сияющих
многоэтажек и навстречу этим роскошным автомобилям едет на дешевых
китайских велосипедах подавляющее большинство населения страны, получающее
даже по официальному обменному курсу в лучшем случае долларов 20 - 30 в
месяц. Особенно разителен этот контраст в сельской местности, где по шоссе
могут мчаться японские грузовики типа «Исудзу» или «Мицубиси», а по
проселочной дороге навстречу им ехать допотопные наши ГАЗы, бензиновые
моторы которых заменены на самодельные газогенераторные двигатели.
«Бензобак» таких машин находится в кузове и представляет собой просто кучу
хвороста или сухих стеблей кукурузы, там же расположена и специальная
печка, чаще всего в виде большой алюминиевой фляги, которые у нас
используются на фермах для молока. При нагреве это топливо выделяет
горючий газ, который затем сгорает в двигателе. Люди старшего поколения,
возможно, помнят такие машины по послевоенным годам. Завести такой агрегат
– все равно что тронуться с места на паровозе: нужен разогрев в течение
получаса. Фактически и экипаж такой машины требует минимум двоих человек:
самого водителя и кочегара. Едут такие монстры не быстрее маневрового
тепловоза, с трудом преодолевая даже сравнительно пологие подъемы, а дымят
и пыхтят на всю округу. Поэтому в столицу их не пускают, а на селе они до
сих пор незаменимые помощники и тягловые лошадки. 
Вообще к детям в Корее отношение
особое, можно сказать, благоговейное. Родители ребенка могут одеваться
довольно скромно, но дети, особенно девочки, всегда одеты ярко и нарядно.
Колясок в Корее нет, и пока дети не начнут ходить, мамаши таскают их за
спиной или спереди в специальной перевязи. Несмотря на довольно сложную
экономическую ситуацию в стране, государство старается все лучшее отдавать
детям. Для них оборудуются замечательные игровые площадки и спортивные
залы, организуются различные кружки в школах и строятся роскошные дворцы.
В Мангендэском дворце школьников мы присутствовали на большом концерте
детской самодеятельности. Описывать сам концерт не берусь – это настоящая
феерия звука, цвета и пластики, его надо просто видеть. Сам же дворец
впечатляет размерами, роскошью внутреннего убранства и огромным
количеством самых разнообразных детских кружков и клубов: тут и пение, и
каллиграфия, и вышивание, игра на национальных инструментах, живопись,
моделизм всяких направлений, куча спортивных секций и даже резьба по кости
и дереву. Корейцы стараются не наказывать своих детей, а предпочитают
действовать убеждением и авторитетом. Дети же с младых ногтей впитывают
уважение к старшим и оказывают им всяческое почтение. Обычная сцена -
пионеры выходят из автобуса и помогают пожилым людям спуститься с
подножки. Причем делается это не напоказ для туристов, а само собой,
естественно и ежеминутно. Но дети и в Корее остаются детьми – после уроков
они достают из сумок простенькие китайские ролики и с визгом несутся на
них под уклон улицы или гоняют футбольный мяч на поле. В то же время
корейские дети очень самостоятельные – даже самые маленькие уже помогают
взрослым в их работе, что-то куда-то несут в своих маленьких рюкзачках или
следят за малышами. В воскресный день можно запросто наблюдать, как
какой-нибудь пхеньянский школьник сидит с этюдником в парке на холме
Моранбон и набрасывает с натуры загнутые крыши древней беседки Ыльмильдэ,
или рисует чарующий вид города, утопающего в цвете акаций и магнолий. Он
здесь не на уроке от художественной школы, а просто так, для себя и для
души.
Наконец, на следующее утро мы
начинаем восхождение по ущелью Манпхок к Долине девяти водопадов. Ущелье
круто забирается вверх с самых первых шагов, и даже по проложенной
специально для посетителей дорожке с высеченными в скале ступенями
подниматься становится все тяжелее и тяжелее. Мы с непривычки пыхтим, но
не хотим упасть в грязь лицом перед нашими хрупкими гидами, а потому
упорно ползем вверх, успевая еще по ходу фотографировать. Красота вокруг
такая, что начинаешь жалеть, что не захватил с собой еще пару пленок.
Клочья утреннего тумана то скрывают вершины гор, то снова открывают их во
всей своей красе. Гребни дальних хребтов уже освещены солнцем, а в ущелье
еще царит полумрак. Вовсю поют птицы, но как-то не по-нашему. Мы замечаем
крякающих синиц, трясогузок с желтыми грудками, а сороки здесь верещат как
наши сойки. Постепенно подъем становится все тяжелее и тяжелее. Мысленно
утешаю себя тем, что тем строителям, которые рубили эти ступеньки и
устанавливали цепочные перила вдоль всей трассы подъема, было еще тяжелее.
Время от времени по бокам замечаем огромные, в человеческий рост буквы,
высеченные в отвесных скалах на головокружительной высоте. Это
революционные призывы и изречения покойного президента Ким Ир Сена. Время
от времени попадаются беседки в традиционном корейском стиле с каменными
скамейками и столиками внутри, где можно передохнуть или переждать дождь.
Мы проходим седьмой водопад. Уже чувствуется влияние высоты - трава и мох
покрыты росой, ступеньки мокрые, приходится постоянно держаться руками за
поручень. Наши девушки упорно преодолевают ступеньку за ступенькой, а мы
уже порядком запыхались, хотя мы в кроссовках, а они в обычных туфельках
на каблуке. Наконец, мы добираемся до восьмого, предпоследнего водопада.
Рядом с ним установлена очередная беседка, однако здесь уже совсем сыро, и
сидеть на холодных камнях скамеек не хочется. Из беседки открывается
великолепный вид на горы Мёхян, над которыми уже встало солнце. Наконец-то
наши гиды сдаются и предлагают повернуть назад. До последнего, самого
верхнего водопада, еще больше километра. Мы для вида изображаем боевой
порыв и рвемся в последний бросок, но сами в душе надеемся, что нас не
поддержат. Перед уходом пьем воду прямо из ручья – они кристально чистая и
очень холодная. Воздух вокруг нас действительно напоен изысканными
ароматами хвои и листвы. К сожалению, никакие слова, никакие фотографии
или видеосъемки не смогут передать всей величественной и одновременно
девственной красоты этих гор, этой кристальной чистоты воздуха, этого
разноголосья птиц и постоянно меняющегося шума стремящейся вниз воды…
После храма Похён нам остается
лишь посетить Выставку дружбы между народами – так называется
дворец-хранилище для подарков, которые в свое время сделали президенту Ким
Ир Сену и руководителю Ким Чен Иру государственные деятели и общественные
организации разных стран. В этом каменном дворце шесть этажей, в нем нет
ни единого окна, но снаружи создается впечатление, что дворец деревянный и
в нем есть окна. Во дворец ведут массивные медные двери, каждая весом в
четыре (!) тонны. У дверей замер почетный караул. Успеваю отметить,
гвардейцы вооружены автоматами Калашникова с примкнутыми штыками, и что
все металлические части автоматов как будто посеребрены. Но
фотографировать военных в Корее нельзя, саму экспозицию тоже снимать
запрещено, поэтому мы сдаем фотоаппаратуру в камеру хранения,
переобуваемся в мягкие бахилы и идем осматривать выставку. 
В последний день нашего пребывания в Корее нас повезли
в Пханмунчжом, на юг, точнее, на 38-ю параллель, по которой с 1953 года
проходит граница между Северной и Южной Кореей. Граница – это всего лишь
военно-демаркационная линия, повторяющая контуры линии фронта по состоянию
на момент заключения соглашения о перемирии в Корее. Признать ее
государственной границей обе Кореи не хотят, ибо тогда будет увековечен
раскол страны. Здесь, в Пханмунчжоме, особенно остро ощущается огромное
политическое и военное напряжение: тщательная проверка документов еще на
дальних подъездах к демилитаризованной зоне, плотные ряды колючей
проволоки и автоматчики на каждом углу. 
Вскоре после нашего появления из
южнокорейского приграничного белого здания высыпала группа туристов.
Бритоголовый американский офицер, в камуфляже и кепи, мощной походкой
спецназовца подошел к ним, повернулся спиной к северу и зычным своим
голосом, усиленным мощным мегафоном (так, чтобы было хорошо слышно на
нашей стороне) начал излагать туристам американскую версию событий,
происходивших в этих местах в начале 50-х годов.